— Гля, Гриш, белый флаг!

— Оба-на, белый флаг подняли!

— Не фига себе, сдаются!..

И действительно, из-за брустверов поднялся шест с белой привязанной тряпкой, и замотылялся из стороны в сторону.

— Нихера себе, пощады просят?? — воспрянул Гришка, — Ща, мы им дадим «пощады»!

— Об-ба, Гриш, хер какой-то лезет! Тоже с белой тряпкой! Гля!..

— Во-о-овчик… Ты с ума сошёл?? Ты куда?? — к готовящемуся перелезть через бруствер Камрады Хорю подскочила Вера, уцепившись за рукав балахонистого его плаща, — Лика! Катя! Чо вы смотрите — держите его — он с ума сошёл!

— А! Отстань! — Вовчик с трудом оторвал её пальцы от рукава, — Так надо.

— Не тронь его, Валь… так задумано. — поддержала его Катерина. Теперь автомат был в её руках, на ней же поверх куртки была надета и Вовчикова разгрузка с магазинами. Лицо её было мрачно.

— Катя! Кать!! Да что же это??

— Говорю тебе — так надо… Хорь, возьми вон тоже… флаг. — кивнула на прислонённый к стенке окопа недлинный шест с привязанным к нему белым лоскутом от простыни.

— И маши… Главное, чтоб сразу не выстрелили, чтоб подпустили…

Вовчик кивнул, взял палку. Перед тем как вылезти из окопа, тяжело вздохнув, огляделся…

В пяти метрах слева видны были грязные подошвы кирзовых сапог лежавшего Дениса Сергеевича, в прошлом — слесаря на молокозаводе в Оршанске. Слышал, что он не хотел в общину; он хотел с семьёй к тётке в Демидовку, он был не сильно верующим, но жена настояла… Хорошо что её здесь пока ещё нет… Отец Андрей велел, чтобы все — и женщины, и дети, старухи; и пара стариков, включая Минуллу-бабая, настолько уже немощных, что не могли ничем помочь в обороне, укрылись в церкви, откуда сейчас еле слышно раздавалось протяжное пение. Там и жена Дениса Сергеевича… покойного. Прямое попадание в голову, в лоб прямо, над правым глазом… Маленькая такая окровавленная дырочка — и дыра величиной с кулак на затылке.

Справа Алла бинтовала голову Отцу Андрею, сидевшему прямо на дне неглубокого окопа, в намешанной беготнёй снежной грязи. Касательное. Хорошо как! — что только касательное. Даже сознание не потерял, когда пуля, содрав кожу, вскользь поцеловала его над правым ухом. Говорил ему — будьте, Андрей Викторович, в церкви; вам надо паству поддержать, — куда там!.. «Поддержу, говорил, личным примером. «Не мир, но меч…», как там дальше… Хорошо, что жив и в сознании. Что бы мы без него делали…

Рядом, осторожно выглядывая из-за бруствера, Гулька — с карабином. Там, дальше, Вовчик смотрел уже — ещё тело. Серафима Ивановна, 39 лет, вдова. С Петровыми приехала в общину; пацан у неё, Славка… еле загнали в церковь со всеми — «Я тоже помогать буду, я уже большой!!»

Пуля в левый глаз, когда, высунувшись из окопа больше, чем нужно, стреляла из трубки-дробовика в наступавших никоновских и хроновских. Говорил ведь — не высовывайтесь; просто ствол выставьте и… да что говорить!

Кажется и Геннадия Максимовича за ухо, и Адельку вон за плечо зацепило — но их, Слава Богу, совсем чуть-чуть — когда никоновские с «ура» и «… вашу мать!!» пошли в атаку, яростно поливая всё пространство перед собой автоматными очередями.

Поймал себя на том, что на полном серьёзе, а не к слову, произнёс это: «- Слава Богу!..» Атеист же, всегда себя считал неверующим, с Отцом Андреем спорил, смеялся… Да уж, как говорят «Не бывает атеистов в окопах под обстрелом»… Это да…

Ну что… идти надо. Вот и Катерина смотрит выжидательно, не даст ли он слабину. Как она вчера спорила, до хрипоты — не с самой идеей, а что именно ему идти. Сама хотела, доказывала! Настоял на своём… Фффух… Ну… пошёл! Главное, чтоб сразу не выстрелили, дали подойти. А там уж… поговорим, в общем. Есть что сказать. Главное, чтоб не выстрелили… Ишь как Зулька отчаянно шестом с белым флагом машет, старается — заметили уж, небось. Пошёл.

— Рацию на приём ещё раз проверь! — уже в спину ему сказала Катерина; явно чтобы лишь бы что сказать.

— С пистолетом осторожней! Не стукай по шпилькам, и не прижимай даже сильно — он этого не любит! — это уже Отец Андрей, — С Богом! Молиться за тебя будем.

— Удачи, камрад Хорь!

— Будь осторожен, Вовчик! — донеслось ещё от нескольких; он уже не оборачивался.

Вылез из окопа, и, размахивая палкой с белым лоскутом, пошёл в низину, к застывшим джипу и автобусу и кучковавшимся за ними фигуркам в камуфляже и в гражданке.

В гражданке — это, конечно, Хроновские. Мишка, Юрка, Денис, Серёга — заметил их среди Гришкиных бойцов ещё на подходе, как сыпанули они из автобуса; и, когда стрелял, непроизвольно как-то старался не в них. Летом же ещё пусть не друзья, но в нормальных товарищах были; Юрка ещё приходил всё рубанок одалживать… и вот! Гражданская война в одной отдельно взятой деревне, етить — колотить! Главное, чтоб подпустили. Не будут же они сразу стрелять в безоружного с белым флагом, неужели им не интересно, зачем он к ним идёт и что скажет?? Только бы сразу какой дебил не выстрелил… Отчего так долго белым флагом и махали, потом уж он полез. Главное — чтоб дали подойти и начать говорить… а уж он им скажет! Всю ночь готовился.

— Гри-и-ш! Это тот! — ну, что с фонариком тогда, на дискаче! — поведал Макс, рассматривая в маленький китайский бинокль неуклюжую фигуру в балахонистом брезентовом плаще поверх явно бушлата или толстой куртки, опирающуюся на палку с белым лоскутом — Парламентёр, ёпт!

— Этот… Вовчик? — Гришка тоже поднёс потёртый армейский бинокль покойного Громосеева к глазам. И точно. Вот, высоко поднимая облепленные снегом ботинки, перешагивая через натянутую там отсюда невидимую проволоку, фигура двинулась к ним. Точно — он.

— Это — кто?? — забеспокоился и измазанный весь в снегу и земле Хотон, доставая из кармана щегольский футляр с американским девайсом.

— Конь в пальто! — нелюбезно ответил ему Гришка, и крикнул своим — Не стрелять! Эээ? Поняли? Пусть…

— Торговаться идёт! — высказал вслух мысль Макс.

— А то ж! — поддержал Сава, рассматривая неуклюжую фигуру в дождевике, — Сейчас начнёт: «- Мы вам всё отдадим, вы только никого не трогайте, не обижайте!..» Хы.

— Нах нам с ними торговаться? Ща рванём все вместе!..

— Рванёт он. Бля, у нас даже пулемёта нету! А снайпер?? А дробовики на подходе? И шершавое у них есть, грят, благодаря местным олухам.

— Да хули!..

— Хули не улей, — сам первый побегишь в атаку??

— Да ладно, чо, пусть подойдёт. Послушаем.

— В морду ему только сразу дать, чтоб не борзел в «условиях».

— В морду нельзя — парламентёр!

— Ой, да ладно — нельзя! Когда нельзя, но очень хочется — то можно! Хы.

Хлопнул выстрел. Фигура в балахоне шмякнулась в снег.

— Какого хера?? — вызверился Гришка, — Кто стрелял??

— Не стреляя-ять!! — заорал Макс.

— …не стрелять!.. не стрелять… — понеслось по цепи. Собственно, все жались к автобусу и к джипу, которые кроме редких и невысоких холмиков-кочек были единственной защитой от снайперского огня с колокольни; так что и без того команду «не стрелять!» все слышали. И тем не менее…

— Это точно кто-то из местных ублюдков! — сообщил Савельев; и тут же с колокольни хлопнул выстрел. И ещё. И ещё. Невидимый снайпер с колокольни бегло отстрелял пять патронов; пока Гришка, спохватившись, не рявкнул:

— По колокольне — беглый огонь!!

Вразнобой застучали автоматы и винтовки; в бинокль видно было, как с колокольни брызнули пыль и осколки камня, выбитые пулями.

Отстрелявшись, затихли — опять же по Гришкиной команде. Он зашарил биноклем по пригорку — ооо, живой, падла! Упавшая фигура в балахоне неуклюже поднялась, опираясь на палку. Вот Вовчик, обернувшись, помахал рукой в сторону колокольни; затем поднял палку с привязанным к ней белым лоскутом и мерно замахал ей из стороны в сторону, уже явно обращаясь к противнику.

Тут же за его спиной как из-под земли, а вернее всего что из окопа, поднялся вновь и шест с белым флагом, замотылялся из стороны в сторону.