— Но. Нно!!.. Ты полегче давай! — предостерегающе раздалось сразу от нескольких девчонок, но разошедшаяся Кристина не обратила на них внимания:

— И вообще. Что вы на Витьку катите??

— Потому что знаем его.

— Знаете. Да что вы знаете! Он… У него даже кобура, и пистолет, хоть и газовый! Ему Громосеев доверяет! Он вас охранял!..

— Ага, кобура. И газюк несчастный, где-то стибренный.

— Он нормальный, Витька! И газюк — нормальный!

— Ну и живи с ним! С нормальным Витькой и с газюком. Он же теперь «начальство»! Хи-хи-хи.

— И буду!.. — тут она сбилась, и, на мгновение задумавшись, произнесла уже другим тоном:

— Мне мама всегда говорила: «Кристина, если ты вздумаешь выйти замуж «по любви», я тебе все волосы повыдергаю и из дома выгоню! «По любви» — это только для идиоток!

В полумраке комнаты опять засмеялись.

— Правильная у тебя, Кристина, мама, что тут скажешь! — раздался чей-то голос, не то действительно одобряющий, не то издевательский: в колышащемся полумраке было непонять.

— Да! Мама — правильная!.. — секунду подумала и добавила:

— Да вы сами-то?.. Только и думаете где и как пристроиться, за кого удачно замуж выскочить!

Тут же послышалось наперебой:

— Угу. В промежутках между прополкой, заготовкой дров и стиркой. Только об этом и думаем!

— Гляди, Кристинка, угоним у тебя Витьку, мы ведь девушки столичные, знающие…

— Хи-хи-хи!

— Придётся тебе другой вариант для удачного замужества искать.

— Ольк, возьмёшь Витьку? А то я себе его… хи-хи-хи.

— А он что, предлагал? Замуж? Насчёт «подружить» — вон, полдеревни, и вся Никоновка. Приезжала. Ещё до тебя. Там такие парни! Кровь с молоком, куда там Витьке!

— Вот он и не отсвечивал, когда они приезжали; скромненько, с боку стоял. Пока Вовчик с Никоновскими «вопросы решал»!

— Успешно решал, кстати! Всем там хватило!

Из угла, где на кровати полулежала раньше, а сейчас напряжённо сцепив перед собой кисти рук сидела Кристина, послышались какие-то сдавленные междометия, казалось вновь что она вот-вот заплачет, — но вновь она ответила резким и злым голосом:

— Я давно чувствовала что вы дешёвки, девочки! А сейчас это проявилось! И я знаю почему: потому что я вам спиртное перестала таскать! Как таскала ликёры да коньяки — так хорошая была, а как… как ЭТО всё случилось, так вы так… проявились! Дешёвки! Правильно про вас в деревне говорят: шмары мувские!

Наступило тяжёлое молчание. В полумраке сопели, и чувствовалось что сейчас последует взрыв…

— Кто это говорит? Что ты выдумываешь? У нас со всеми в деревне хорошие отношения! — послышался одинокий голос.

Катя встала со своей кровати, подошла и села рядом с Кристиной, попыталась обнять её за плечи, но та отстранилась. Сказала:

— Кристина, это всё не ты говоришь, это зло в тебе говорит… Оттого что папа твой пропал, и ты не знаешь что делать… Мы же поможем тебе. Ты же, считай, в коммуне. А мы своих не бросаем. Но и ты брось эту напраслину наговаривать…

Высвободившаяся от объятия Кристина дальше сдвинулась на край кровати и продолжила всё тем же резким, злым, неприятным голосом:

— …Витька мне всё рассказывал, как там, на поляне, было! Всё! И всё не так было, как вы тут врёте!

— Что? Рассказал?

— Как вас там чуть не оттрахали эти бандиты, а вы сидели и блеяли! И если бы не он!.. И что Гульку трахнули! Ха-ха-ха-ха!

Она засмеялась злобным противным смехом и продолжила:

— Ха, как её растянули и гловарь её трахнул! И… так ей и надо!.. Суке! И вам бы…

Договорить она не успела. Звонкая оплеуха-пощёчина отбросила её к стене, так, что она стукнулась затылком о стену.

— Ах ты тварь!! — Катя занесла руку чтобы вновь ударить её.

— Уйди, сука меченая! — завизжала Кристина и вцепилась ей в волосы, что спасло её от повторной затрещины. Комната взорвалась криками:

— Аааай!! Яя… Бей её, девки! Бей тварь хроновскую! — как по какой-то незримой но властной команде прежде лежащие или сидевшие на кроватях девушки вдруг, как подброшенные пружинами, ринулись к окну. В мгновение ока Кристину оторвали от Кати и тут же вокруг неё закипела толкучка: каждая норовила ударить её, дёрнуть за волосы, пнуть. Комнату огласили визг и яростные крики.

Кристину били кулаками, а когда она оказалась на полу — стали пинать; пинать без обуви или в мягких домашних тапках было неудобно, и потому её топтали, топтали пятками, толкаясь, яростно сопя и выкрикивая грязные ругательства звонкими девичьими голосами.

Кристина не менее яростно сопротивлялась, пыталась встать, но максимум что ей удалось, это подняться на колени и пытаясь отталкивать, столкнуть с ног двоих нападавших, но их место тут же заняли новые. Чей-то кулак разбил ей нос, брызнула кровь; нападавшие толкались и мешали друг другу, и только это спасло её, пожалуй, от увечий. Получив действительно несколько сильных ударов по рёбрам и лицу, задохнувшись от боли, она в исступлении рванулась, ей удалось ценой нескольких полученных ударов в лицо вскочить; она оттолкнула одну, другую… Загремела кружка, упавшая на пол, и тут же кто-то спиной натолкнулся на тумбочку с лампой. Круглое световое пятно на потолке стремительно рванулось в сторону, лампа хлопнула об пол…

Мгновенно стало темно, теперь комнату освещал только слабый огонёк масляной ламны в противоположном углу на подоконнике. И тут же жидкая светящаяся синим струйка горящего керосина из упавшей лампы чиркнула по полу…

— Ой!!..

— Лампа!

— Туши! Ту-уши!! Сгорим! — Кристина тут же была забыта.

— Катька! Фонарик!

— Темно, не фига не видно!

— Бежим!

— Туши, дура!! Набрось что-нибудь!

Вспыхнул луч карманного фонаря, описал дугу по комнате, осветил центр с мечущимися фигурами.

— Ааа, только не моё польто!!!

— Покрывало вон набрось, одеяло!!

Вскоре совместными училиями потенциальный пожар был ликвидирован. В суете никто не обратил внимания как стукнула, открываясь, снятая со всех внутренних запоров входная дверь.

Через полчаса беспорядок в комнате был наконец ликвидирован, и упавшая лампа была вновь зажжена — но уже без разбившегося лампового стекла. Сильно воняло керосином.

— Блииин, моё одеяло… Всё извазюкали, и керосином воняет…

— Завтра постираешь. На вот, мой плащ. Им укроешься.

— А мы-ыло? Стирать. Девки, что это с нами было?.. Кажется ещё немного, и я б её убить была готова!

— Звереем тут потихоньку, дичаем…

— Да что «была бы готова», я б её и убила, паскуду! Правда, Кать?

— Подруги, а мы и правда дичаем… Мы ж её ногами топтали… Кстати, где она?

— Сбежала.

— Иди дверь запри.

Скрипнула дверь в комнату, опасливо вошла Аделька:

— Что это у вас… идём — шум. Дверь распахнута. Керосином воняет…

Оглянулась за дверь, сказала: — Ну ты иди, иди уже. Спасибо что проводил.

— Кристинку воспитывали.

— Стекло у лампы разбили… — послышался горестный голос Кати, — Керосин разлили, чуть пожар не устроили. Подругу свою ногами били… Бесы в нас…

— Ой-ой, бесы. Так ей и надо. И не подруга она. И правильно.

— Завтра в церковь пойду. Замаливать. Батюшка, может, посоветует что. Исповедуюсь.

— Да брось ты, Катька, всё правильно было! Надо было проучить эту вертихвостку. Ишь, ещё НАМ будет рассказывать, как оно было там, на поляне, ага! Будет ещё нас оскорблять!

— Если до завтра Хронов нас тут не перестреляет! — сказал кто-то.

— Не. Забоится. — после паузы кто-то уверенно опроверг, — Пока мы вместе — забоится. Парни не поддержат.

— Парней он муштрует… Кать? Завтра в церкву пойдёшь — поговори там с батюшкой, может нам туда перебраться?

Идея понравилась:

— А что. Там стены каменные, и свои вокруг. Ну, в смысле, не деревня. Церковь опять же.

— Не, реально звереем, девки… Тоже завтра в церковь пойду.

ПЛАНЫ. ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ

— …Эээ, мы вот так пойдём! — Борис Андреевич двинул фигуру на шахматной доске.