«— Дурак, дебил, бумагомаратель, штатская крыса!.. это обстрел — следующий снаряд может быть нам в крышу, — спускайтесь в погреб, идиоты!!» — это «увещевание» не возымело действия; юрист наотрез отказался лезть в погреб, а Вадиму совсем не улыбалось быть с семьёй в погребе запертыми недругом…

А дальше всё пошло, как оно и бывает когда все вооружены, начеку, и «палец дрожит на спусковом крючке»: разговор пошёл на всё более повышенных тонах, потом в соседнем дворе, где до этого только кричали, часто захлопали выстрелы; Вадим тут же потянул из-за кровати, невесть откуда взявшийся там калаш… юрист Попрыгайло, вообразив что «вот оно, пришло время взаимных расчетов», рванул из чемодана тщательно до поры скрываемый там привезённый ещё из Мувска «Кипарис», домашние порскнули в стороны…

Короткая перестрелка получилась сумбурная и тупая; прячась за простенками, высадив даже не друг в друга, а в направлении противника по магазину короткими очередями, попродырявив стены и побив посуду в шкафу и стёкла в окне, противники успокоились. Собственно явное преимущество было за калашом Вадима, игольчатые 5.45 пули которого протыкали предметы обстановки и стены как спица вязанку сена; и только явное нежелание Вадима убивать своего жильца на глазах у его семьи спасло незадачливого адвоката…

— У него, стало быть, тоже калаш?.. — задумчиво осведомился староста, гремя во рту леденцом.

— Да. И с боекомплектом, судя по всему, проблем нет! — подтвердил юрист.

— Ну, ясно. Как мы и думали. Это автоматы тех, сгоревших в Никоновке дезертиров! Один у мента, другой был у Владимира, и он оставил его Вовчику. Или вообще они там три автомата взяли! — сообщил свои соображения Мундель.

— Мммда… «Страшней пулемётов и палиц вождей указательный палец…» Но не в этом случае… — Артист старался не показать слабости, но он реально не знал что делать. Витькина дружина оказалась силой дутой, ни на что реальное не годной. А Вовчик оказался калачом тёртым, способным устраивать такие сюрпризы… теперь только ходи да оглядывайся! Чёртов диверсант! Как его недооценили! Да и Вадим этот… чёртов мент. Раз у него калаш, значит тоже участвовал! Что там Громосеев говорил?.. Двоих парней, девку и старуху?.. Собаку ещё. Зарезали всех и сожгли! А Владимир вообще кучу народа возле церкви положил — и вооружённого народа! Чёрт… Дьявол! Да с кем мы тут рядом живём-то??..

Артист ощутил, как по спине пробежал предательский холодок. Это знаете ли, одно дело чувствовать себя хорьком в курятнике, способным безнаказанно зарезать любую курицу; и совсем другое дело чувствовать рядом зверей, так же как и ты легко способных на убийство. Тут… тут как-то теряется всё преимущество. Преимущество, которое он уже привык ощущать над окружающими — способность убивать легко и непринуждённо, без малейших угрызений совести и, даже, с удовольствием. Собственно, это и было его единственным преимуществом — способность убить без повода, без злости и подготовки, — просто убить, если захотелось и представилась возможность. А сейчас… Мдя…

Откашлялся, спросил, стараясь скрыть замешательство:

— Ну и на чём с ментом-то остановилось?

— Ну… постреляли друг в друга. Потом… потом разговаривать стали. Он говорит: «Нам теперь вместе не жить». Я грю: «Согласен. Что предлагаешь». Он там что-то помозговал и сказал что перебирается «на пригорок». «В церковь», типа. Собирает всё своё барахло и переезжает.

— Ну?

— Я сказал ему что не возражаю…

— Ещё б ты возражал. Он же мог замочить тебя, просто не стал.

— У меня тоже автомат, я сам мог бы…

— Говно твой «автомат». И ты «мог бы» его только ночью. Но ты просрал эту возможность! — решил надавить староста. Одни бездельники и трусы вокруг — никто сам, первый, и не пошевелится!

— Они спят по очереди…

— По очереди…дубина ты юридическая. Столько времени тянул резину, говорил ведь я тебе! Ладно, пусть убирается.

— Он всё своё утащит… У него там много чего. Даже генератор дизельный. Горючки запас. Жратва. Куркуль чёртов! (юрист не знал, что случайно повторяет эпитет, которым наградил уже Вадима ранее Владимир).

— Даже не представляю, как он это всё перетащит. И жалко отдавать. Оно ведь…

— Дурак ты Попрыгайло, говорил я тебе уже! Диплом свой купил небось? Способности мыслить логично у тебя ноль!

Юрист насупился, но слушал молча.

— Ты, идиот, пойми: это не ты его «отпускаешь», это он тебя отпускает, хотя уходит сам. А мог бы грохнуть. Вместе с семейством твоим.

— Если его в доме заблокировать, вместе с его бабьём, и перебить там…

— Ке-ем «заблокировать»?? Кто блокировать будет??

— Дружина…

— Дружина!.. Идиот ты, сука, сволочь, Попрыгайло! Как ты, дубина, только дела вёл в суде-то, ты ж с трёх раз очевидного понять не можешь!! — Артист стал выходить из себя:

— Нету дружины, понимаешь, не-ту!! Есть толпа обосравшихся городских недорослей, способных только перед девками стволами выделываться! Трусы!

— Падлы! Разбежались как тараканы! Овцы!.. Громосеева опять вызывать?? Он прошлый раз этого, Вадима, чуть в дёсны не целовал, хер знает, что ему сейчас в голову придёт…

Его декламации и выкрики слушали молча. От его понимания ситуации зависели дальнейшие действия. Присутствующие уже давно уяснили, что он — Борис Андреевич, староста, Артист, Дьявол, Хозяин или кто он там, так мыслит, выталкивая из себя цитатами старых авторов решения, чаще всего совершенно жестокие.

— … жестокость — свойство трусости… Витька!

Тот вскочил, побледнев. На всякий случай начал вновь оправдываться:

— Они разбежались… суки! Я их останавливал… а они — по домам! А меня — ранило! Вот — в лицо, видите! И оглушило, я — сознание потерял. Да — падлы…

Замолчал по мановению руки Хозяина.

— Вот что. Дружину нужно вернуть и восстановить!

— Они ж… по домам!.. суки, трусы…

— Глохни.

Староста хрустнул леденцом, проглотил остатки, и продолжил:

— Понятно, что твои дружинники не бойцы, а городское гламурное дерьмо. И сделать из них хоть что-то наподобии Владимира и Вовчика ты не сумел, потому что сам трус и дерьмо… пасть закрой, я сказал! Девки эти, танцовщицы, больше воины, чем твои обосравшиеся бездельники! Да так и есть — девки троих в плен взяли, Вовчик в одиночку в церкви пару разбойников просто ножом запорол говорят; а Владимир без вариантов положил толпу из автомата… а до этого ещё в Никоновке они… явно они… «…убийство! Обагрив мечи в крови, Они вошли, — и пал герой…» — ну, вы в курсе! Мы тут не с сопляком дело имеем!

Помолчал. И все молчали. Скрипнула дверь, приоткрываясь на щелку и пропуская вкусные запахи; робко заглянула жена старосты:

— Боря, я кушать сготовила — подавать?..

По короткому его движению подбородком тут же и исчезла, как будто её и не было.

Продолжил:

— Дружины как силы нет… но они пока этого не знают. Надо твоих ссыкунов собрать и как-то…

И тут внезапно вмешался, до этого молчавший и вообще старавшийся раньше не при каких условиях не перебивать своего босса и хозяина, политтехнолог и журналист Мундель-Усадчий:

— …Надо провести децимацию!

— Что-о?.. — прервавшийся Артист уставился на него с удивлением, — О чём это ты?

— Децимацию! — торопясь пока не перебили зачастил тот, — Это в римской армии было принято. Не часто, но… в особых случаях. Очень способствует… способствовало сплочению. Казнь по жребию. Каждого десятого. Скажем, легион или когорта отступили без приказа, струсили в бою или потеряли в бою знамя. Ну и — рассчитывали на десятки, и внутри десятка все тянули жребий. На кого выпал — того и… этого самого. Казнили.